Читать книгу "Молоко без коровы. Как устроена Россия  - Денис Терентьев"

Те, кто сегодня хочет помогать нуждающимся, резко отличаются и от благотворителей девяностых, и от энтузиастов советской поры. Их не призывала на подвиг Родина. Как правило, их мотивы не имеют религиозного начала. Они не ищут средства у крупного бизнеса. Они не устраивают пикетов на улицах, наталкиваясь на закрытые двери. Они рассчитывают только на себя и не ждут от окружающих одобрения. Зато попытки молодежных прокремлевских движений поднять волну энтузиазма на строительство, например, федеральных трасс провалились. Я работаю, а маржа – Ротенбергам? Дураков и среди энтузиастов не нашлось.

Хотя Кордумовым, Тюриным, Соколовым, Бурлаковым, Левушкиной вполне может гордиться вся страна, трудно не заметить общей черты в их историях: все они делают свое дело не благодаря, а вопреки усилиям государства. Возникает соблазн сказать, что таких крепких людей нигде, кроме России, не делают. Но это была бы неправда: в любой стране и при любом строе 5-10 % населения будут стремиться делать свое дело на «пять с плюсом» независимо от существующей системы стимулов. Другое дело, что государство не в состоянии извлечь максимум пользы из их способностей и усилий, даже когда специально мотивировать не требуется. Миллионы россиян живут, как рассказывает Алексей Тряпицын: что-то где-то чешут топорами и кормятся натуральным хозяйством. А вице-премьер правительства РФ Ольга Голодец в 2014 г. озвучила цифру: власть не понимает, на что живут и где трудятся 38 млн наших сограждан.

Когда чиновники говорят о теневой экономике, в воображении возникает полукриминальное подполье. В действительности эти 38 млн человек – люди, лишенные стимула заниматься налогооблагаемой деятельностью. Вследствие всех тех институтов, которые мы здесь осмысляем.

Икра с огнем

Однажды президент Владимир Путин рыбачил недалеко от впадения Волги в Каспийское море, когда мимо его катера проплыли осетры со вспоротым брюхом. Возмущенному нацлидеру объяснили, что промысловый лов осетра запрещен, сдать нелегальную рыбу некуда и браконьеры берут только икру. Путин потребовал от пограничников чаще применять оружие против этих нелюдей. А премьер Дмитрий Медведев отметил, что в каждом промысловом селении на Каспии есть банды, как в Кущевке, а ниточки от них ведут на областной и, увы, федеральный уровень.

Я не без опаски приехал в рыбацкий поселок в дельте Волги и сразу признался, что журналист. Однако мне без проблем рассказали и показали базовые премудрости бракушного (браконьерского) ремесла. Где омерта, где сицилийский галстук? Здесь все село – бракушники: половина – на постоянной основе, половина – по выходным. Еще Петр I (он, кстати, в Астрахани бывал) говорил, что рыбацкое дело – воровское. У некоторых ребят с той поры династия – от деда к отцу и к сыну.

Рыбак Валера объяснил: «В лучшем случае, на тонну осетра получается 15 кг черной икры. Килограмм стоит 10–15 тысяч в Астрахани, 40–50 тысяч – в Москве, если оптом. Кило осетра в Астрахани можно продать за 500 рублей, но рынок минимальный – промысел ведь запрещен. Тащить его за 2 тысячи километров рискованно, да и испортиться может. Я уже молчу, что его на борт брать стремно: с таким грузом не разгонишься, а штраф при поимке – огромный. Поэтому рыбы берут немного: 200–300 кило. Выброшенный осетр – это следствие дурацких правил игры, которые установило государство. Надо эффективно организовать приемку рыбы по квоте и не воровать деньги на разведении. Тогда и осетр не исчезнет».

Как это нужно сделать, рыбаки представляют, похоже, лучше чиновников в Москве. Главное правило: контроль за сбытом. Если не получается эффективно ловить браконьеров в 50 притоках Волги, поросших камышом на целые километры, остается перекрыть им рынок. По их мнению, 80 % рыбоперерабатывающих предприятий региона точно работают на браконьерской рыбе. Как это понять? Да очень просто: если квота меньше 180 тонн, заводик не может быть рентабельным на законных основаниях. А он живет и процветает. Рестораны официально по 10 кг севрюги на месяц покупают, а у них каждый день в разы больше съедают. Но силовикам это почему-то неинтересно. Те же самые рыбаки показывают банки с этикетками известных производителей, в которые они вручную закатывают браконьерскую рыбу. С этим тоже никто не борется.

В риторике столоначальников корень всех бед – рыбак, переходящий ночью на сторону зла. Годами используются одни и те же анекдотические аргументы: якобы у браконьеров лодки быстрее, чем у рыбоохраны. И инспекторам не догнать нарушителей, которые ставят на посудины по 2–3 мощных мотора. Но, во-первых, кто закупил рыбоохране слабосильные катера? И почему на них тоже нельзя поставить несколько моторов? Во-вторых, браконьеры на катерах ходят проверять ночью ловушки: порядки и секреты. А для товарного рыболовства используют неповоротливые байды.

Байда – это баркас 10–12 м в длину, с высокими бортами и усиленной кормой, чтобы выходить в Каспий. Его маскируют в камышах, но с воздуха при современной технике обнаружить можно – было бы желание. К тому же груженная рыбой байда с любыми моторами современный катер не обгонит. Еще все браконьеры ходят с навигаторами, при помощи которых находят свои сети, ловушки и спрятанные в камышах посудины. Давно существует несложная аппаратура, позволяющая пеленговать сигналы GPS, но почему-то рыбоохрана ими не пользуется, а в своих отчетах часами рыскает по протокам.

Очень много разговоров о богатстве бракушников. Хороший мотор стоит под 300 тыс. рублей. Плюс лодка и навигация. Установленную сеть легко вычислить по привязанной к ней бутылке, поэтому закупают дорогие сети-невидимки. Горючка, хоть ее и сливают с проходящих судов по дешевке, все равно обходится в 30–40 тыс. на брата ежемесячно. Даже нехитрые порядки (шесты с металлическими крючками) и секреты (ловушки с узким входом для рыбы) выходят в копеечку, потому что у каждого рыбака их десятки. Итого, чтобы начать промысел, нужно вложиться под миллион. А еще ведь штрафы, взятки, улов в случае опасности сбрасывают за борт. Тем не менее чиновники уверенно заявляют, что браконьеры в сезон имеют по два миллиона чистого дохода.

Но тогда рыбацкие деревни должны выглядеть как Сен-Тропе. Взять для сравнения цыганских наркоторговцев: в любом городе за обвинениями в их адрес присутствуют косвенные доказательства – трехэтажные неприступные особняки. А в дельте Волги – в основном полуживые крестьянские избы. Для защиты от наводнений и подмывов – нелепые молы из строительного мусора и старых шкафов. К ним по воздуху (так дешевле, хотя и выглядит страшно) проведен газ, дороги дикие. Так живет «рыбная мафия»? Отсюда многие хотели бы уехать, но не за каждую такую халупу дадут хотя бы комнату в Астрахани. А в доме часто живут несколько поколений людей.

Найти альтернативу рыбному промыслу удается немногим. Дельта Волги – это четыре района (не считая Астрахани): Камызякский, Икрянинский, Володарский, Приволжский. Их совокупное население – около 200 тыс. человек. В Икряном есть две судоверфи, в Камызяке – предприятие по производству бронежилетов. Но по большому счету нормальной работы не найти: с советских времен многие заводы позакрывались, новых не появилось. Зато команда «Сборная Камызякского края» пробилась в высшую лигу КВН. Среди их шуток есть такая: «К нам на рыбалку приезжал Путин, но ничего не поймал. Вот вам хи-хи, а у нас единственную водолазную школу закрыли».